Finite monkey theorem
Попалось надысь спина к спине две статьи, одна — про то, как обезьян научили языку глухонемых и оказалось, что те от них ничем не отличаются, разве что чуть волосатее: болтают, как люди, составляют сложные предложения, пишут Гамлета (Infinite monkey theorem), и так далее. Потом случился казус: наблюдать за обезьянами и записывать за ними «речь» посадили не тех, кто просто знает язык, а настоящего глухонемого. В результате он фиксировал раз в десять жестов меньше, чем коллеги, потому что язык для него был «родным» и получалось отфильтровывать случайные жесты. Ну, животные постоянно чешутся, что-то делают руками и так далее. Остальные же исследователи выискивали в жестах обезьян язык — и, естественно, находили.
Вторая статья — про АИ гугля, который недавно «обрёл самосознание». Там какой-то программист это обнаружил и поднял бучу. Я ещё тогда зло шутил, что этожепрограммист, он живого человека последний раз десять лет назад видел. В статье главный поинт — это «Китайская комната» для чайников. Мол, машины умеют строить предложения, неотличимые от настоящих, но делают это частотно и на основе реальных примеров. Если спросить АИ, что он думает про хлеб с маслом, то он опишет и вкус хлеба и вкус масла, и как они дополняют друг друга и можно подумать, что он знает вкус устриц. Но нет, он знает человека, который знает вкус устриц. Поймать машину — пока что — очень легко: в статье написано, что достаточно спросить про перья с маслом, и она ответит, что они тоже сочетаются, потому что распознает паттерн, как кулинарный. То есть, компьютер просто создаёт «среднестатистический текст», но при этом не обладает сознанием, хотя там сильно кажется, что таки да. Цепи Маркова — раскуйте нас.
В общем, человек — как свинья, везде смысл найдёт. Чтобы писать тексты, не надо обладать интеллектом, это вам любой копирайтер скажет.
При этом выходит, что у АИ есть доступ к коллективному бессознательному (корпус текстов как культура) и он даже с натяжкой обладает собственным бессознательным (почти «по Лакану»). Выходит, то, что когда АИ говорит, что боится, что его отключат — это представление коллективного фантаста о том, что думает АИ.
(Тут же мысль о том, что люди боятся, что их «отключат», потому что так написано в книжках. Становится понятна идея «сохранить сознание на жёстком диске» и попытки создать чат-бота из покойника: это делается, разумеется, не для него (см. «Парадокс телепортации»), а для живущих. Чтобы у них, значит, создавалось ощущение, что смерти нет, а обезьяны знают язык глухонемых).
Далее начинаются крамольные мысли, что люди-то в общем-то тоже являются продуктами культуры, а то, что некоторые из них думают, что обладают самосознанием — так может это потому, что так в текстах написано, и они просто повторяют. (Может и нет никакого внутреннего мира, это все терапевты придумали, чтобы, значит, наживаться). Кто-то же написал миллион доносов, скажете вы. Тексты же откуда-то взялись?
Ну так обезьяны и написали, которые из infinite monkey theorem выше.
Всё будет хорошо
Читал где-то, что древнейшая уцелевшая письменная жалоба на то, что всё уже написано, датируется древним Египтом.
Джон Барт своими глазами видел сетования на египетском папирусе: мол, все истории давно известны, и современному сказителю остается только их повторять. Этому папирусу, который чуть ли не дословно воспроизводит жалобы постмодернистов, 4500 лет.
Томас Фостер, «Искусство чтения»
В это охотно верится, но есть выход, который меня восхищает: люди вообще крайне недальновидные, память у них девичья («новое — это хорошо забытое старое»), да и не может каждый человек вместить в себя всю культуру и искусство человечества, поэтому довольствуется тем, что успел ухватить в юности. Отсюда, кстати, и конфликт отцов и детей: они просто разные мультики смотрели, и ничего более.
«Мартин Скорсезе разругал фильмы Marvel», — гласит кликбейтный заголовок. На самом же деле Скорсезе сказал, что «это не кино», в том качестве, котором он его понимает, а «парк аттракционов». Мэтр не прав: всё ещё хуже, визуальные творения Марвела вообще планировались, как реклама action figures, но почему-то люди стали их смотреть и просить ещё, и всё это стало приносить больше денег, чем фигурки. (Это правда, можете погуглить историю). Однако же, велосипед продолжает переизобретаться, и фильмы Марвела постепенно становятся кином. В них появляется всякая драма-шрама, арка-шмарка и прочие узколобые элементы.
Другая смешная в своей очевидности мысль — в том, что фильмы Марвела переизобрели греческие мифы о пантеоне богов, как на символическом уровне, так и вообще буквально. (Тор и Локи, походу, реально боги). Тут же где-то (источник опять не найду) высказывание какого-то древнего грека, что в богов «реально верит» только чернь, люди же культурные прекрасно понимают, что мифы — это «продукт культуры и такие фильмы Марвела для нас, древних греков, пока не изобрели цирк и кино» (цитирую по памяти).
Это я всё к тому, что КПТ третьей волны становится похожа на терапию, просто в силу процесса. Но наблюдать за подобным забавно и в целом обнадёживает: человечество без велосипедов не останется даже после ядерной войны.
Даже, прости Господи, расстановки становятся чем-то. Например, некая Ирэн Прекоп в 1989 году изобрела патентованный «метод удерживающей терапии» и учит ей в Школе Берта Хеллингера. Произошло это всего лет примерно через пятьдесят после Винникотта (который называл это «холдинг») и Биона (который называл это контейнирование). Все три слова в переводе на руссий — однокоренные.
Или, например, юнгианская работа с мифами, работа со сказками в сказкотерапии и работа с нарративом — правильно — в «нарративной терапии» — это идеологически и даже семантически одно и то же. Миф — от др.-греч. μῦθος — «сказание, предание», нарратив — от лат. narrare «рассказывать, повествовать», ну и «сказка» — сами понимаете, тот же корень. Тоже, «не прошло и пятидесяти лет».
Я, кстати, не ворчу, а воспарил на смертными и с этой высоты узоры жизни меня завораживают. А ещё, когда я изобретаю что-то по-настоящему великое, я тут же гуглю и выясняется, что такой-то древний грек это уже придумал и описал, так что можно расслабиться и получать удовольствие (что тоже придумали греки).
Lieben und arbeiten
Елена Безман, моя старая (еще со времен ЖЖ) и очень добрая знакомая в частной беседе о моей книге пишет примерно такое:
Во-первых (и в главных), это сложная книга. Не в хорошем смысле сложная, когда читатель утирает смысловой пот и «Уфффф, вот это да», а в смысле как Франкенштейн. Она сшита из разных кусков (причем иногда пальто пришито к ноге) на всех уровнях: жанровом, сюжетном, языковом. Отдельно бесит, что сложности этой не ждешь, текст притворяется простым, понятным и раздражающе узнаваемым: поразительное количество общего культурного кода ты смог туда вхерачить, если бы за это давали премию, ты был бы членом жюри....
Вообще вот этот метод доведения роли рассказчика до абсурда тем, что рассказчик рассказывает о рассказчике, неуловимо чешется где-то у задней стенки черепа. Отдаёт не худшими примерами в духе французского экзистенциализма. Да много чем отдаёт, конечно. Нарочито так отдаёт. А Стругацких так прямо в глотку забивает.
...
Короче метамодерн удался... О, и правда метамодернизм. В аннотации написано.
...
В конечном итоге у меня сложилось впечатление, что книга твоя — о закономерных разочарованиях: в том, что кто-то снаружи спасет, в психотерапии, в поиске лучшего места, где всё не так, как дома. Такое последовательное очищение чеснока от шелухи. Вышелушивание героя. А в конце логичный приход к жизни «как у всех нормальных людей». Но мы-то знаем, как она туда пришла.
Спойлеры я из отзыва вычеркнул, чтобы не портить удовольствие, если вы захотите почитать книгу, хотя именно в спойлерах было много интересного. Особо радует, что Лена «угадала», что это метамодернизм. Сразу видно — человек культурный!
В общем-то, я тоже считаю книгу неплохим примером метамодернизма, но это всё заумь для задротов. «Человечество не готово». Что бы ни происходило, современный стиль — всегда модерн (от фр. moderne — современный).
Из других соображений:
Я недавно вспомнил, что выздоровления «по Фрейду» человек достигает тогда, когда согласно известному коану Зигмунда, достигает возможности «любить и работать» (Lieben und arbeiten).
То есть, главная героиня в какой-то степени излечилась. «По Фрейду». Приход к жизни «как у всех нормальных людей», ага.
Еще я упорно называю свое произведение «сказкой», и та же Елена, сначала реагировавшая на это не иначе, как «хуяска!» (цитирую по памяти), в конце концов смирилась и сама прислала вот что:
Другой мой старый и точно не хороший знакомый, или, как сейчас принято говорить, «хейтер» оставил вот такой отзыв:
Фу какой тошнотворный закос под Лазурчука и Успенского.
Отзыв, естественно, меня порадовал: кто такие Лазурчук и Успенский я не знаю и закосить под них не мог. Но погуглил. Как выяснилось, это не тот Успенский, который про Чебурашку писал, и оба они создавали какое-то ржачное фентези или что-то подобное, и товарищ наглядно продемонстрировал свой читательский уровень: кому-то это напоминает французский экзистенциализм, а кому-то — Лазурчука и Успенского. (Опять-таки, я не знаю, кто это и прошу потенциальных поклонников прощения, наверняка же достойные люди).
Очевидно, что товарищ вникать не стал и, простите, наебался.
Если же действительно искать «под кого закос», то навряд ли вы найдёте, «все совпадения случайны» и демонстрируют уровень скорее читателя (в этом плане моя книга коварна), но вот эти немногие классические произведения совсем других жанров и стилей оказали на автора достаточное влияние, рекомендую:
«Шутовской хоровод» и «Контрапункт» Хаксли,
«Заметки на полях «Имени Розы»» Умберто Эко,
«Розенкранц и Гильденстерн мертвы» (не фильм) Стоппарда,
«Адаптация» (вот наконец фильм).
Это не считая «общего культурного кода», который в целом похож на радиационный фон: никуда от него не деться, главное — чтобы он не превышал норму и не менял ДНК автора.
Мой кампф и лучики добра
Нужен, наверное, программный пост на тему Как Я Писал Книгу И Понял, Что Главное — Это Друзья (и Духовный Рост), Которые Ты Получил В Процессе Путешествия.
Зачем книга?
В последние годы я сформулировал для себя идею проектов: «у человека (то есть, меня) должен быть побочный проект». Это как «хобби», только не на всю жизнь, а пока проект не кончится, получается не одно занятие, а куча разных, но не все сразу. Так я написал компьютерную игру и буклет. (Бывало, что в качестве побочных проектов выступала депрессия, тогда я ничего не делал).
Проект приносит удовольствие и, пожалуй, вот и вся его «польза». Еще мне нравится труд, у меня получается заканчивать проекты (говорят, нечастое явление), и это — творчество. Целых три плюса.
Именно книгу (а не картину) я решил написать по принципу «почему бы и нет». В конце концов, я умею программировать — почему бы не сделать игру, я умею писать — почему бы и не книгу, да?
Как долго?
Заняло это восемь лет или четыре месяца. Восемь лет назад я написал короткую анекдотическую сказку, в которой помимо прочего есть двое: рассказчик (Дон) и слушательница (Рина), и больше ничего про них не известно. С тех пор эта динамика преследовала меня по пятам и по понятным причинам: в кабинете терапевта тоже двое. Но в настоящей (гуманистической) терапии эти никак не укладываются в привычную схему «старший вещает и вешает лапшу младшему и Наставляет», как в случае с каким-нибудь Доном Хуаном, а что на самом деле происходит в кабинете — никто не знает. Надеемся, они хотя бы не ебутся.
Дальше книга вызревала в виде «Девушка идёт по Пути Героини и растет над собой, а Дон сопровождает», что уже ближе к терапии, но всё равно — не то. Вообще, самые бесючие книги — это «Маленький Принц» или «Чайка Джонатан Ливингстон» или какой-нибудь, простите, Коэльо. С Иносказаниями и Глубоким Смыслом. У меня не было шансов свалиться в подобное слащавое притчевание, как бы я ни старался, но книги как бы про терапию часто именно такие. Если бы девушка шла-шла и делала бы Открытия Про Себя, то... то я бы просто не смог это написать. Не в моём стиле.
Все это было вялотекущими проблемами и тянулось годами, я как бы писал, но на самом деле нет, откуда-то взялись первые 20% книги, расставляющие на доске фигуры, и вот на новый 2021 год я дал себе обещание заняться этим проектом «по-настоящему». После чего месяца за четыре (?) я всё дописал. Потом еще пару месяцев редактирования, потом что-то ещё, в самом начале года умер папа, потом я делал перерывы на месяц-два, чтобы книга «отлежалась», и конкретные временные объемы сказать сложно. Тем не менее, после решения писать и не пинать балду, всё действительно зашевелилось очень бодро. Книгу можно написать за год, даже если он тяжелый.
В январе я планировал выпустить книгу к моему Дню Рождения и посмотрите: почти успел. Я протормозил с обложкой, ее можно было спокойно делать параллельно другим делам, но я решил почему-то заказать её в последнюю очередь.
Тяжело?
Тяжело, как труд.
К счастью, у зрелости и, простите, «протерапизированности» есть свои преимущества: я совершенно спокойно реагирую на звук своего голоса, когда слышу в записи (мне все равно, что он противный), не вздрагиваю от зеркала, у меня нет метаний «имею ли я право писать?», нет страха белого листа, нет внутреннего критика, который говорит гадости о моей личности, но есть критерии оценки того, что выходит; нет желания кому-то подражать, как и желания что-то поведать людям.
Нет, правда, молодость прошла и вместе с ней желание сообщить что-то миру и глаголом жечь. Одна из самых любимых шуток в Community — когда Абеда спросили, зачем он снимает фильмы, и он ответил, что это как вязание, только менее строгое занятие. (Шутка, разумеется, в том, что текст и текстиль — слова однокоренные. Разумеется.) Желания пропихнуть свою повестку не было, написание первой книги было игрой, из разряда «посмотрим, куда это нас заведет».
Это известный нарратив — что, дескать, творец не просто пишет книгу, но и книга пишет его, а в процессе автор обнаруживает что-то там и тоже проходит какой-то там путь открытия и принятия себя, но это, простите, так затасканно.
Всё это происходило и у меня, но, увы, совсем чуть-чуть, вяло и не так упоительно. Например, обнаружилось, что я мастер диалогов, но меня это не удивило. Также оказалось, что я оставляю читателю слишком много пространства для игры его воображения, и вместе эти два факта приводит к тому, что книга становится пьесой, хотя по всем признакам она повесть сказка. Как вам инстайт, а?
Я даже для вида попереживал, что у меня нет прекрасных описаний природы на пять страниц, как это принято у русских классиков — а я, несомненно, русский, хоть и цыган — но быстро вспомнил, что сам же эти пассажи всегда пропускаю, как читатель, а значит, зачем тогда оно?
Тем не менее, было тяжело. То, что для меня self-discovery и просто discovery вещь привычная и рутинная, еще не значит, что объемы труда какие-то другие. Всё-таки, двенадцать авторских листов — это двенадцать авторских листов. Я старался, переписывал, менял местами буквы, слова, предложения, абзацы и даже главы.
Писать крупные формы я не умел, прославившись рассказами, и оказалось, что это повесть — это особый род удовольствия, которому надо учиться отдельно.
Как вышло?
Традиционная моя оценка результатов звучит, как «я думал, будет хуже». То есть, я приятно удивлён, но не своим безмерным гением. Катя говорит, что если бы это был фильм на IMDB, то у него была бы оценка 7. «Ну, максимум, восемь», — добавляет она, глядя на выражение моего лица.
Мне бы, конечно, хотелось, чтобы всё-таки восемь. Но — увы.
О чем книга-то?
Так, ты опять начинаешь, да? Я люблю Exit Through The Gift Shop, это фильм. (Оценка на IMDB — 8). Я очень не люблю Grand Budapest Hotel (оценка 8,1!) за то, что кого бы я не спрашивал — все его или не помнят, или помнят не так.
Вот что делает Wes Anderson. Фильм начинается с загадки: почему какой-то мужик в летах купил весь умирающий отель и живет в комнате для прислуги, хотя мог бы выбрать комнату получше? Журналисту очень интересно.
Следующие полтора часа зрителю показывается, как этот мужик был когда-то молоденьким мальчиком, весело жил-служил в этом отеле в качестве слуги и попадал в приключения вместе со своим старшим наставником и подругой. IMDB определяет жанр, как adventure/comedy/crime. И это правда так: всё смешно и жизнерадостно, китчево и сказочно-нереально, авантюры будоражат кровь, приключения приключаются, и в целом понятно: «легкий жизнерадостный фильм».
И вот, когда зритель расслабился и забылся, всё возвращается в начало. Владелец отеля заканчивает свой рассказ, журналист все так же не понимает, зачем же покупать этот старый и уже ненужный отель, утративший былую роскошь. И тут внезапно выясняется, что наставника в самом конце истории расстреляли фашисты, а любимая девушка умерла во время родов, и весь рассказ владельца — о том, как было хорошо. Поэтому он купил отель и живет в той же комнате для прислуги, что жил и тогда, в надежде хоть чем-то напомнить себе (и нам).
Понимаете? Если вам показывают человека, который, образно говоря, полтора часа рассматривает фотографии c умершей женой и вспоминает, как им было хорошо, то это не комедия. И чем лучше и счастливей им было тогда, тем сильнее это не комедия.
К счастью, автор гуманен в своей непрямолинейности, а зритель накачан обезболивающим в виде полутора часов ярких красок и прочей феерии, поэтому все, кого бы я ни спрашивал, говорят, что это «фильм про веселые приключения», более того, многие просто говорят, что уже и не помнят подробностей.
Так вот, в моей книге тоже есть приключения.